УДК 82.091

Развертывание концептной структуры имени собственного в художественном тексте (на примере повести Ф.М. Достоевского «Двойник»)

Корнеев П.Г.

Автономная некоммерческая организация высшего профессионального образования Московский гуманитарно-экономический институт (119049, Москва, Россия, Ленинский проспект, д.8, стр.16), e-mail: demidovaee@mail.ru, тел. 8 (926) 095-40-37

Статья посвящена проблеме значимости имен собственных в художественном тексте. Автор статьи развивает идею о том, что имена собственные играют большую роль в конструировании текстовой реальности. В статье рассматривается, как Достоевский в повести «Двойник» строит художественные образы и развивает сюжетные линии, опираясь на смыслы, заложенные в именах героев повести.

Ключевые слова: имя собственное, поэтоним, концепт, концептное развертывание, концептуальная структура, достоевский,  двойник, Голядкин.

Conceptual deployment of the personal names in a literary text (on the example of Dostoevsky’s novel “The Double”)

Korneev P.G.

Autonomous non-commercial organization of higher professional education «Moscow Institute of Humanities and Economics» (119049, Moscow, Russia, Leninsky prospect, 8, building 16), e-mail: demidovaee@mail.ru, tel. 8 (926) 095-40-37

The article deals with the importance of the personal names in a literary text. The author develops the idea of a certain role of the personal names in the textual reality construction. The article regards the ways of building artistic images and storylines in Dostoevsky’s story “The Double”, based upon the inherent meanings of the characters’ names.

Keywords: personal names, poetonim, concept, сonceptual deployment, conceptual framework, Dostoevsky, The Double, Goljadkin

Анализ имен собственных в художественном тексте, как правило, осуществляется с целью более глубокого понимания смыслов, заложенных в произведении. Исходя из этого, большинство исследователей, анализирующих поэтонимы, стремятся определить, насколько искусно и точно автор подобрал то или иное имя своему герою, насколько глубоко оно отражает авторское понимание данного образа и, возможно, как произведение через предполагаемых прототипов персонажа связано с реальностью. Однако при этом практически никогда не учитывается то, что автор мог не только искать наиболее подходящее имя для своего героя, но и развивать образ персонажа в условной реальности текста, опираясь на смыслы, заложенные в его имени.

При анализе повести Ф.М. Достоевского «Двойник» мы хотели бы коснуться именно этого аспекта:  авторской игры, «инженерии», провоцируемой смысловой насыщенностью имен-концептов. Основные линии интерпретации «петербургской поэмы», на наш взгляд, строятся именно на авторской игре смыслами, содержащимися в концептуальной структуре имен героев. Автор актуализирует потенциально заложенные в имени смыслы (варианты прочтения), оставляя в тексте своего рода «метки». При этом многочисленность подобных «меток» позволяет сделать предположение о первичности (или, по меньшей мере, активной роли) имен, конструирующих текстовую реальность.

Так, имя главного героя повести Якова Петровича Голядкина, соотносимого, по мнению некоторых исследователей, с прототипами Яковом Петровичем Бутковым [1, с. 16] и Петром Яковлевичем Чаадаевым [2, с. 112], реализуя свои концептуальные возможности, порождает множество текстовых реальностей. Имя «Яков» в соотношении с отчеством «Петрович» актуализирует прежде всего линию библейских интерпретаций. Ветхозаветный Иаков, выкупивший право первородства у голодного брата-близнеца и получивший хитростью благословение отца [3, с. 100], соотносится также (как и любимый ученик Христа Петр) с идеей лестницы – пути к Богу, в рай [2, с. 114], что ведет к целому комплексу идей обмана, хитрости, изворотливости [3, с. 100], с одной стороны, и мотивам праведности, правильного «прямого» пути[1], с другой.

Имя Иаков носили в том числе Иаков Заведеев (Иаков Старший, апостол Христа от двенадцати) и Иаков, брат Господень (Иаков Младший, апостол от семидесяти), не веривший в Христа-сына Божия-мессию до воскресения последнего. Эти смыслы также находят отражение в развитии сюжета. Помимо основного противопоставления Голядкина-старшего и Голядкина-младшего автор развивает идею двойственного образа Голядкина-младшего, представляемого то как призрачный образ болезненного ли сознания Голядкина-старшего [4, с. 256-260], сбывающегося ли ночного кошмара господина Голядкина [3, с. 101-102], авторской ли игры, сплетающей и расплетающей «галлюцинацию и реальное лицо в течение повести» [5, с. 362], то как существующий «во плоти и крови» и активно действующий в прямо-таки апостольском мире текста персонаж[2]. Чудесным образом воплощая потаенные желания Голядкина-старшего, призрачно-реальный Голядкин-младший тем самым актуализирует образ Христа, увиденного глазами Иакова, сына Господня (конечно, данное утверждение не предполагает различения Христа-Антихриста, а лишь указывает на иномирность, внечеловеческое бытие).

Пословичная природа имени Яков также закрепляется в виде «меток» в тексте. «Думается… — пишет В.Е. Ветловская, — что оно [имя Якова Петровича Голядкина] прежде всего пословичной природы»[3]. Автор «Двойника» обращается к представлениям в народном сознании об исключительности Якова (И всякому, да не как Якову, Не всякому, как Якову, Не всякому по Якову, а кому Бог даст и др. [7, с. 272]), учитывает он и гоголевские «Мертвые души»[4]. На пословичную природу своего имени намекает сам Голядкин, дважды цитируя Крестьяну Ивановичу русские пословицы[5].

Следующая группа смыслов, обнаруживаемых исследователями, основана на социальной ассоциативности имен-концептов: Петрович – Петр I, Андрей Филиппович – Андрей Первозванный как покровитель России, а также орден Андрея Первозванного как самый значимый  орден[6] в России, учрежденный Петром I[6, с. 35-36] (отчество Филиппович также связано с царским происхождением[7]); Голядкин и Берендеев – Голядь и Берендеево как урочища вокруг села Кучково [11, с. 128], вводящие в повесть московскую тему [12, с. 46], соответственно также имеющую свои «метки».

Фамилия Голядкин наиболее полно реализует в тексте свои концептуальные возможности. Автор играет всевозможными смыслами, содержащимися в ассоциативном поле данного концепта. Господин Голядкин (помимо московского прочтения) предстает как голядка-ветошка [11, с. 127] (интересен в этом отношении миф о божественном творении человека из ветошки[8]); актуализируются смыслы Голядкин-Оглядкин (постоянно спотыкающийся, петляющий и оглядывающийся герой [6, с. 41]), Голядкин – голый [6, с. 32], Го-ляд-кин («ляд – все негодное и недоброе, дух пакостей, нечистый черт»[9]). Наконец, сказочный подтекст берет свое начало в ассоциативной созвучности Голядкин – Голь Воянский [6, с. 26] (в тексте «Двойника» обыгрывается и этот сюжет[10]) и развивается в фамилии своего рода антипода Голядкина – Берендеева, живущего в своем сказочном царстве. В данном случае Достоевский также играет со всевозможными смыслами, порождаемыми фамилией Берендеев[11]. «Если иметь в виду внутреннюю форму слов «голядь» и «берендеи» в русском языке, то Достоевский извлек из нее все возможное…» — пишет В.Н. Захаров [14, с. 92].

Имя же Олсуфий, не встречающееся в православных святцах, образованное, по мнению Захарова [3, с. 103], от прозвища («аль-суфи» — мудрый в переводе с арабского[12]), дополняя сказочный колорит фамилии, преобразует царство Берендея в пространство Вавилона, мифического вальтасаровского пира[13] и далее в сатанинский бал, шабаш, на котором присутствуют и «черти» (Бассаврюковы[14]), и то ли «маленький бес», то ли сам Сатана-Мефистофель[14, с. 79] Голядкин-младший, и демон-антихрист Крестьян Иванович Рутеншпиц[15]. Председательствует на этом пиру «мудрый» сказочный правитель Олсуфий Иванович Берендеев, своим «безножием» прикрепленный к трону, а заправляет всем заочно «одноглазая» ведьма Каролина Ивановна[16].

Появившись из гоголевской «Шинели»[17], Каролина Ивановна начинает реализовывать в тексте свои ономасические смыслы. Имя Каролина не только актуализирует смысл тайного короля тьмы[18], но и вступает в анаграмматическую и, как следствие, сюжетную связь с Кларой Олсуфьевной[19].

Многие герои повести как на уровне образов, так и в поэтике имен могут быть соотнесены с героями Н.В. Гоголя. Однако в повести Достоевского они помимо гоголевских аллюзивных смыслов актуализируют иные области своей концептуальной структуры. Так, Вахрамеев (Вахрамей[20] из «Мертвых душ») носит имя-отчество Нестор Игнатьевич, что вызывает образ вестника с того света, из мира «вечного огня» (Нестор в пер. с древнегреч. «возвращение», «путешествие»; Игнатий – лат. ignis — «огонь», ignitus– огненный [15, с. 104, 149]; [16, с. 105]). Каролина Ивановна, имеющая отношение к высшим социальным кругам у Гоголя, слегка окрашенная в инфернальные тона, у Достоевского, при всей эпизодичности данного персонажа (появляется лишь в упоминаниях других героев), реализует различные текстовые смыслы, рождаемые ассоциативным полем имени-концепта. Петрушка, объединяющий образы Голядкина и Чичикова[21], в то же время сохраняет и собственные ономасические смыслы[22].

За пределами нашего исследования осталось множество имен, раскрывающих поистине колоссальное ономасиологическое пространство данной повести[23]. Однако дальнейший анализ не представляется необходимым, поскольку уже приведенные примеры позволяют сделать вывод о возможности поэтонимов влиять на творимую автором художественную реальность: задавать сюжетные линии, разрабатывать образы, связывать и переплетать различные текстовые смыслы.

Таким образом, анализ имен собственных с этой точки зрения позволяет заглянуть в творческую лабораторию писателя и, возможно, наметить тот ассоциативный путь[24], которым шел создатель художественного образа.

Список литературы:

1. Альтман М.С. Достоевский. По вехам имен. Саратов, 1975.
2. Дилакторская О.Г. Почему Голядкина зовут «Яков Петрович»? // Русская речь. 1998. — № 2.
3. Захаров В.Н. Библейский архетип «Двойника» Достоевского // Проблемы поэтики: Исслед. и материалы: Межвуз. сб. Петрозаводск, 1990.
4. Добролюбов Н.А. Собрание сочинений в 9 т. Т.7. М., 1963.
5. Михайловский Н.К. Жестокий талант // Михайловский Н.К. Литературно-критические статьи. М., 1957.
6. Ветловская В.Е. Ф.М. Достоевский // Русская литература и фольклор (Вторая половина XIX в.), Л., 1982.
7. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка в 4 т. Т.1. М., 1989.
8. Гоголь Н.В. Собр. Соч. в 3 т. Т. 3. М., 2009.
9. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 10 т. Т.1. М., 2010.
10. Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 3 т. Т. 1. М., 2009.
11. В.Н. Топоров Еще раз об «умышленности» Достоевского // Finitis duodecim lustris: Сб. ст. к 60-летию проф. Ю. М. Лотмана. Таллинн, 1982.
12. Федоров Г.А. Петербург «Двойника» // Знание – сила. М., 1974. №5.
13. Волгин И. Homosubstitutus: человек подмененный. Достоевский и языческий миф // Октябрь: независимый литературно-художественный и публицист. ежемесячный журнал России. М., 1996. №3.
14. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского (типология и поэтика). Л., 1985.
15. Александрова Т.С., Добровольский Д.О., Салахов Р.А. Словарь немецких личных имен. Происхождение, значение, употребление. М., 2000.
16. Медведев Ю.М. 10000 русских имен и фамилий. Энциклопедический словарь. М., 2009.
17. Храпченко М.Б. Творчество Гоголя. М., 1959.
18. Федосюк Ю.А. Русские фамилии: Популярный этимологический словарь. М., 2004.

[1]Дилакторская пишет по этому поводу: «Лестница Иакова и лестница Петра – это символ религиозной аскезы, духовная вертикаль, определяющая путь праведников и святых» [2, с. 114]

[2]Ср.: имена героев-апостолов Яков (Иаков), Петр, Семен (Симон), Иван (Иоанн), Андрей, упоминаемые в повести «Двойник».

[3]«Это согласуется с фольклорной основой «Двойника» и тем чрезвычайно обобщенным смыслом, который свойствен повествованию в целом» — отмечает исследователь [6, с. 63]

[4]Собакевич торговался с Чичиковым: «Эк, право, затвердила сорока Якова одно про всякого, как говорит пословица; как наладили на два, так не хотите с них и съехать. Вы давайте настоящую цену!» [8, с. 106]. Ср. в словаре В. Даля: Затвердила сорока Якова, одно про всякого [7, с. 272].

[5]- Да уж так-с; это, впрочем, постороннее дело; умеют этак иногда поднести коку с соком.

— Что? что поднести?

— Коку с соком, Крестьян Иванович; это пословица русская. Умеют иногда кстати поздравить кого-нибудь, например; есть такие люди, Крестьян Иванович [9, с. 214].

— Лимон съел, Крестьян Иванович, как по пословице говорится [9, с. 214].

[6] Интересно отметить, что в финальной сцене рядом с Андреем Филипповичем стоит незнакомец с орденом на шее.

[7]Филипп II Македонский – македонский царь, отец Александра Македонского; Филипп II, король Испании (подобная интерпретация также значима, поскольку отсылает к «Запискам сумасшедшего» Н.В. Гоголя, где Мавра, служанка Поприщина, была в уверенности, «будто все короли Испании похожи на Филиппа II» [10, с. 720].

[8]Опираясь на упоминания «ветошки» в летописях и в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, И. Волгин приходит к выводу об изначальной двойственности человека как совместного творения Бога и дьявола: «Итак, ничтожная ветошка обретает в летописной интерпретации воистину глобальный онтологический смысл. Она есть та первичная субстанция, из которой возник <…> «гордый человек» — венец творения. При этом человек бывает раздвоен не в силу каких-то субъективных причин: согласно предложенной версии, он как бы двойствен изначально» [13, с. 175].

[9]Ср. также: «лядащий» — «плохой, дрянной, хилый, тощий; распутный, негодный» [7, с. 286].

[10]«Чувствовал он в себе присутствие страшной энергии. Впрочем, несмотря на присутствие страшной энергии, господин Голядкин мог смело надеяться, что в настоящую минуту даже простой комар, если только он мог в такое время жить в Петербурге, весьма бы удобно перешиб его крылом своим» [9, с. 331]. Ср.: Герой сказки Голь Воянский убивает разом «тридцать трех слепней, а комаров без счета» [6, с. 26].

[11]«Память о берендеях осталась не только в русских летописях XI-XIII вв., в топонимах и связанных с ними повериях (Берендеево болото) и изделиях («берендейки»: игрушки, набалдашники, другие деревянные поделки). Память о берендеях сохранилась в языке» [14, с. 91-92]; берендерить – «бить, колотить, сечь»; берендить – «мешать, препятствовать; спорить, перечить» [7, Т 1, с. 83].

[12]Арабские ассоциации возникают у Голядкина-старшего на балу: «…господин Голядкин  вспомнил и о арабских эмирах, у которых если снять с головы зеленую чалму, которую они носят в знак родства своего с пророком Мухаммедом, то останется тоже голая, безволосая голова» [9, с. 236].

[13]«День, торжественный день рождения Клары Олсуфьевны, единородной дочери статского советника Берендеева, в оно время благодетеля господина Голядкина, — день, ознаменовавшийся блистательным, великолепным званым обедом, таким обедом, какого давно не видали в стенах чиновничьих квартир у Измайловского моста и около, — обедом, который походил более на какой-то пир вальтасаровский, чем на обед, — который отзывался чем-то вавилонским в отношении блеска, роскоши и приличия…» [9, с. 226].

[14]Басаврюк из повести «Вечер накануне Ивана Купала» Н.В. Гоголя околдовал Петруся, заставив влюбиться его в красавицу Пидорку. Интересно отметить мотив сумасшествия Петруся перед его трагической гибелью.

[15]«Имя и профессия Рутеншпица в сопоставлении с той ролью, которую в общем маскараде играет этот герой, по принципу контраста указывают на лицо, парадоксально искаженное личиной: Крестьян – Христиан – Христос. Вместо любви здесь предлагается внешний «порядок», вместо милосердия – шпицрутен» — пишет Ветловская [6, с. 62]. Рутеншпиц (нем. rute«прут, хлыст», «spitze» — кончик, острие) – прут для телесных наказаний в 17-19 вв. Этот термин использует, в частности, сам Достоевский в «Записках из мертвого дома».

[16]«…а немка нажаловалась, одноглазая! Я всегда подозревал, что вся эта интрига неспроста и что во всей этой бабьей, старушьей сплетне непременно есть что-нибудь…» [9, с. 317]; «Это немка работает. Это от нее, ведьмы, все происходит, все сыры-боры от нее загораются. Потому что оклеветали человека, потому что выдумали на него сплетню, небылицу в лицах…» [9, с. 348].

[17]В повести «Шинель» Каролина Ивановна выступает в роли хорошей знакомой значительного лица и упоминается в фантастических обстоятельствах появления мертвого Акакия Акакакиевича: «Шампанское сообщило ему расположение к разным экстренностям, а именно: он решил не ехать еще домой, а заехать к одной знакомой даме, Каролине Ивановне, даме, кажется, немецкого происхождения, к которой он чувствовал совершенно приятельские отношения» [10, с. 73].

[18]Ср.: Каролина Михаэлис – «мадам Люцифер» в кружке йенских романтиков.

[19]Голядкин должен жениться на Каролине Ивановне («Распустили они слух, что он уже дал подписку жениться, что он уже жених с другой стороны… На кухмистерше, на одной неблагопристойной немке, у которой обеды берет; вместо зарплаты долгов руку ей предлагает… Немка, подлая, гадкая, бесстыдная немка. Каролина Ивановна…» [9, с. 216]) – Голядкин хочет жениться на Кларе Олсуфьевне.

[20]Ноздрев Чичикову: «Эй! Как, бишь, зовут твоего человека? Эй, Вахрамей, послушай!»

«Да не Вахрамей, а Петрушка».

«Как же? Да у тебя ведь прежде был Вахрамей».

«Никакого не было у меня Вахрамея».

«Да, точно, это у Деребина Вахрамей»

[10, Т. 3., с. 218].

[21]«В облике Голядкина-младшего, — пишет Храпченко, — явственно проступают черты, родственные Чичикову, черты обходительного и в то же время беззастенчивого устроительства» [17, с. 252]. Достоевский, сопоставляя образы Голядкина и Чичикова, также обыгрывает в образе Голядкина фонетическое сходство Чичикова с птичкой (у Чичикова: звукоподражательное чик-чирик, названия птиц чиж, чибис, чеглок и др.): «Говорят еще, господа, что птица сама летит на охотника. Правда, и готов согласиться: но кто здесь охотник, кто птица? Это еще вопрос, господа!» — говорит Голядкин своим сослуживцам [9, с. 221].

[22]Отречение Петрушки – апостола Петра (Голядкин, предчувствуя уход Петрушки, даже обращается к нему иначе: «Ты, Петр, ложись теперь спать, — кротко сказал господин Голядкин, входя в отделение своего служителя», «Ты, Петр, меня слышал?» [9, с. 270]; «Слушай ты, Петр… ты послушай, ты слушай меня...» (там же, с. 299)); Петрушка как ярмарочный герой традиционного кукольного театра (смеховые традиции воплощаются в перечислении Петрушкой говорящих имен господ, у которых он служил: «Бывал у всех-с, у князя Свинчаткина-с, у Переборкина, полковника-с, у Недобарова, генерала, тоже ходили-с…» [9, с. 343]).

[23]Например, чиновники-двойники: Семен Иванович, на место которого поступает Голядкин-младший, и Иван Семенович, сменивший Голядкина-старшего; Владимир Семенович («владеющий миром» племянник Андрея Филипповича), похитивший чин и невесту у Голядкина-старшего; обыгрывание различных смыслов имени Клара (от лат. claru «громкая; светлая; светящаяся; ясная; знаменитая», имя, часто принадлежащее святым, и анаграмматически «королева» сатанинского бала [15, с. 120]); Остафьев и Евстафий (от др.-греч. — «твердо стоящий» [18, с. 149]); говорящие фамилии «прицелова» Антона Антоновича Сеточкина, писаря Писаренко, князя Свинчаткина, полковника Переборкина, генерала Недобарова и др.

[24] Двунаправленный: от идеи, образа – к имени и, наоборот, от имени – к образу и идее.