П.Г. Корнеев

г. Барнаул, ikimast@yandex.ru

ДИНАМИКА СТРУКТУРЫ КОНЦЕПТА ВРЕМЯ В ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ РУССКИХ (НА МАТЕРИАЛЕ АССОЦИАТИВНЫХ ПОЛЕЙ)

Многие исследователи, обращающиеся к этимологии слова («время» — от «веремя» (коловращение, нечто, что вертится, вращается) [Клейн 1999: 3]), деривационному анализу (сема «непрочный, нестабильный»: временщик, времянка, повременить [Копочева 2004: 90]), философскому осмыслению («…представление о том, что время как объективная реальность содержит собственные, только ему присущие качественные характеристики, могущие быть усвоенными человеком при соблюдении определенных правил, во многом определяло стратегию жизни» [Назаренко 1999: 27]) и т.д., создают некий обобщенный образ времени, приписываемый сознанию носителя русского языка, русской культуры и противопоставляемый западным моделям. Как правило, особый образ «переживания» времени русскими сводится к совмещению линейной, необратимой и циклической, повторяемой моделям. Так, например, Ю.С. Степанов, рассматривая соотношение греческих и латинских корней, лежащих в основе слова «время», представляет, своего рода, семантический минимум, базис, или, согласно его классификации, «внутреннюю форму слова»: «Греч. χεόνος, chrόnos “время” по морф. составу слова аналогично словам kl-ό-n-os “суматоха, сумятица, толкучка” от глагола со значением “подгонять, подстрекать” и thr-ό-n-os “высокое сидение, трон” от глагола со значением “поддерживать, подпирать”. Поэтому предположено, что и слово “хронос” имеет такое же происхождение – от глагола со значением “хватать”, и.-е. *ğher-, т.е. значит первоначально “охват, объем”, как бы “круг событий”. Латин. tempus “время” также возводится к и.-е. корню со значением тянуть (*ten-, с расширениями *ten-p-, *ten-d-, т.е. означает первоначально “меру длины”) (возможно натягиваемой веревки)» [Степанов 1997: 121].

При этом способ образования русского существительного позволяет ввести в смысловое поле структур концепта указанный нами момент противопоставленности. Иногда в качестве элементов цикличности восприятия времени у русских исследователи представляют особую смысловую и эмоциональную нагруженность линейного времени. Данное понимание времени можно выразить словами Е.С. Яковлевой: «…время мыслится не как безликий отрезок числовой оси той или иной длительности, но как нечто семантизированное – время проходит под знаком событий, его заполняющих» [Яковлева 1995: 57].

Принимая во внимание данные исследовательские позиции, мы все же предполагаем отвлечься от проблемы культурной идентификации национальных особенностей понимания времени и сосредоточиться на внутрикультурном описании динамики структуры концепта «время» в языковом сознании русских за последние три десятилетия. В качестве материала исследования используются ассоциативные словари, различающиеся по времени фиксации данных: «Словарь ассоциативных норм русского языка» под ред. А.А. Леонтьева (1977, далее СЛ), «Русский ассоциативный словарь» под ред. Ю.Н. Караулова (1994, 1996, далее РАС) и «Славянский ассоциативный словарь» под ред. Н.В. Уфимцевой и др. (2004, далее САС). 30 лет – недостаточный срок для коренных изменений концепта, однако анализ экспериментов, незначительно различающихся по времени фиксации, позволяет установить более четкую связь языковых изменений (прежде всего мы имеем в виду семантические трансформации) с изменениями в окружающей человека действительности.

Анализ структуры концепта будет включать в себя рассмотрение содержания трех основных компонентов: 1) понятия; 2) представления; 3) эмоции и оценки. В.А. Пищальникова и Е.В. Лукашевич выделяют в составе концепта помимо названных компонентов также «предметное содержание» и «индивидуальные ассоциации» [Лукашевич 2002]. «Индивидуальные ассоциации» мы не рассматриваем, поскольку в данном случае в поле нашего зрения включаются лишь частотные реакции начиная с 2; «предметное содержание» игнорируется нами, во-первых, по причине немногочисленности реакций, включаемых в данную группу, во-вторых, из-за неопределенности оснований выделения группы (принцип отнесения реакций к разряду «предметное содержание» на данный момент носит скорее грамматический, нежели семантический (по которому выделяются остальные компоненты) характер.

Рассмотрение концептуальной структуры по отдельным компонентам имеет свои преимущества, позволяя подчеркнуть преобладание тех или иных способов хранения и обработки информации в сознании носителя языка (либо понятийный, логический, вербализованный, либо наглядный, образно-чувственный, пространственно протяженный, либо эмоционально-оценочный, иррациональный, недифференци-рованный). Однако строгое пребывание в рамках одного компонента не дает возможности видеть некоторые смысловые инновации, проявляющиеся одновременно в нескольких компонентах. Иногда, впрочем, реакции, отражающие динамику какого-либо смысла, изменение набора сем, могут относиться к одному компоненту, но для объяснения их трансформации также необходимо обращение к другим компонентам (по этой причине мы представляем наш анализ без выделения разделов, соответствующих компонентам концептуальной структуры).

Итак, обратимся к экспериментальным данным. Для начала рассмотрим категориальную цепочку «секунда» (0%; 0%; 0,2%) – «минута» (1%; 0%; 0%) – «час» (9,5%; 0%; 2,3%) – «день» (2%; 0%; 0,4%) – «ночь» (1%; 0%; 0%) – «сутки» (0%; 0%; 0,4%) – «год» (1%; 0%; 0,4%), относимую нами, за исключением ассоциаций «день», «ночь» и «сутки», к компоненту «понятие» как описывающую определенный отрезок времени. Реакции «день» и «ночь» также отмечают временной отрезок, однако помимо этого имеют четко дифференцированный образ светлого и темного времени суток («…антонимы день и ночь, совпадая по своему содержанию [оказываются] противопоставленными лишь по одному признаку: «светлое — темное» (время), т.е. (+s) и (–s) [Новиков 2001: 84]), что заставляет отнести их к компоненту «представление». Реакция «сутки» занимает промежуточное положение: с одной стороны, сутки – это день плюс ночь (в этом случае данная реакция относится к компоненту «представление»), с другой – сутки часто измеряются в часах («понятие»). Различия в плане представленности данной категории в ассоциативных полях анализируемых нами словарей очень существенны. И, прежде всего, важно отметить то, что в РАС анализируемая цепочка не представлена. Примечательно исчезновение в РАС даже такой устойчивой ассоциации, как «час». В СЛ и САС реакция «час» является самой частотной в данной категориальной цепочке. На наш взгляд, это обусловлено особой семантической близостью значений «часа» и «времени»: исходно «час» обозначал качественно наполненное время («А час в смысле поры, времени и теперь у нас употребляется» [Буслаев 1952: 276]). В некоторых современных славянских языках наблюдается тождество значений данных слов: «в западных языках (польском, чешском, словацком, белорусском) час значит «время», а в украинском – «время» и «погода» [Яковлева 1995: 54]. Счет времени, а соответственно, и связанное с ним планирование, становятся как бы неактуальными для человека в конце 80-х годов, в ситуации перестроечной неопределенности. «Русская культура – пишет В.В. Копочева, — культура с высоким уровнем избегания неопределенности». То, что в американской культуре является стимулом для осознания «исключительной ценности времени, которым измеряется целеполагающая деятельность», в сознании русского, пугающегося «быстрых преобразований», хотя мечтающего о них, возводится на уровень катастрофы. В этой ситуации ощущается лишь стремительность движения времени и беспомощность человека перед ускоряющимся потоком. «Знаменательно, что свою предвыборную программу 2004 г. В.Путин назвал следующим образом: ВРЕМЯ неопределенности и тревожных ожиданий прошло» [Копочева 2004: 98-99].

В отношении данной категории сближаются СЛ и САС. Сравнивая ассоциативные поля, представленные в этих словарях, следует отметить появление новой реакции «сутки» (0,4%). Скорее всего это обусловлено более широким ассоциативным полем, представленным в САС (508 реакций на фоне 201 ассоциации в СЛ и 103 ассоциаций в РАС). В качестве предположения можно связать появление реакции «сутки» с актуализацией данного временного промежутка в жизни современного человека: многие области трудовой деятельности в современной России построены на посуточной организации рабочего цикла (охранная, торговая деятельность, безостановочное производство). В свою очередь, в САС не представлены реакции «минута» и «ночь» (в СЛ также актуальна ассоциация «полночь» — 1,5%). Тем не менее сближение СЛ и САС и противопоставленность их РАС в отношении данной категории очевидно.

Выделенность РАС можно зафиксировать также на примере других реакций. В противовес времени советской действительности, когда взгляд человека направлен в прошлое («былое, быль для русского человека дышит особым очарованием, теплотой» [Копочева 2004: 88]; «…русский человек более склонен обсуждать пройденный путь, чем строить планы на будущее, он чаще оглядывается назад, чем смотрит вперед» [Сергеева 2004: 184]; ср. также реакцию «прошлое» в СЛ, не встречающуюся в других словарях), в РАС раскрывается другое мироощущение: предчувствие и готовность к чему-то новому, направленность в будущее, в связи с чем время начинает и ускоряет свой ход. Оно не оценивается с позиций «быстро» — «медленно» (реакции, описывающие скорость течения времени, не характерны для РАС. Сравните: «быстро» (3%, 0%, 0,4%), «быстрое» (0%, 0%, 1%), быстрый (1%, 0%, 0%), летит незаметно (1%, 0%, 0%), быстротечно (0%, 0%, 0,4%)), поскольку для этого необходимо продолжительное движение в определенном направлении. В ситуации же перестроечного «безвременья» движение только начинается, все надежды и оценки направлены в будущее. Характерными для РАС являются такие ассоциации, как «пришло» (0%; 3,9%; 0%); «не ждет» (0%; 4,8%; 0%); «вперед» (1%; 4,85; 0,8%), свидетельству-ющие об ощущении испытуемыми исторического значения своего времени («Слово «перестройка» — это символ нашего движения вперед по пути к третьему тысячелетию» [Советское общество сегодня 1987: 9]), а также подчерки-вающие неумолимость, неконтролируемость движения времени для человека конца 80-х – начала 90-х годов.

Г.Д. Гачев говорит: «…мы все время народ и страну мучаем, гоним в ускорение – и с Петра, и с Ленина-Сталина, и Горбачев выскочил с ускорением, да скоро, и естественно, отпал этот лозунг» [Российская ментальность 1994: 27]. Поток хлынувшей в период перестройки информации, а также постоянное развитие технической базы привели к парадоксальной ситуации в современном обществе: с одной стороны, «бешеный» темп перестроечного времени снижается в условиях стабилизации общества, направленность вперед сменяется взглядом назад, в прошлое (традиционную инерционность русских, проявляющуюся, например, в протекании реформационных процессов в России, отмечал И.К. Пантин: «смелые реформаторские замыслы колоссально ускоряются вначале, для того чтобы потом смениться периодом контрреформ» [Российская ментальность 1994: 32]), с другой – объективное ускорение жизненных процессов не может повернуть вспять. Ускорение жизненных темпов и увеличение информационного потока, превратившегося в бурную реку с начала 90-х годов, когда политическая ситуация и технические средства позволили получать любую информацию о положении дел в мире без былых временных и пространственных ограничений, послужили, своего рода, толчком, сдвинувшим с мертвой точки «времяпрепровождения» (ср. реакцию «препровождение» (1%; 0%; 0%)), русского «мамонта» (Г.Д. Гачев).

Интересно в этом отношении рассмотреть категориальную цепочку т.н. «пространственных метафор» (В.В. Копочева), грамматических форм, маркированных относительно временной оси (в данном случае – глаголов): «идет-течет-истекло-уходит-ушло-прошло-летит-бежит». Часть реакций данной цепочки необходимо отнести к эмоционально-оценочному компоненту, поскольку очевидна их оценочная окраска. Это, например, такие глаголы, как «летит», «бежит» (оценка скоротечности времени), «пришло» (оценка адекватности момента для начала действия), «ушло» (в отличие от реакций «прошло», «истекло», где фиксируется исчезновение возможности совершения какого-либо действия, реакция «ушло» имеет еще дополнительные коннотации, связанные с осознанием собственной причастности к утрате данной возможности). Остальные ассоциации мы отнесли к компоненту представление (ввиду нашего отказа от «предметного содержания»), однако мы осознаем выделенность данной группы реакций как не являющихся в строгом смысле «наглядно-чувственными образами действительности». Итак, попробуем проанализировать ряд грамматических форм (конечно же, совместно с семантическим анализом), маркированных линейной последовательностью «прошедшее-настоящее-будущее».

(Проценты даны в соответствии с временной последовательностью экспериментов – СЛ, РАС, САС). Мы можем отметить трансформацию мировоззрения в РАС и САС. Если в РАС время «пришло» (готовность к действию), то в САС оно «уходит», «ушло», «прошло». Очевидна актуализация другого мироощущения – ощущения недостаточности времени, нереализованности возможностей, окончания какого-либо жизненного этапа или самой жизни. Если учесть, что ассоциативный эксперимент проводился со студентами, то можно говорить об этом именно как о мироощущении современности, связанном не с окончанием жизненного пути и подведением итогов, а с нехваткой времени в повседневной жизни (ср. также реакции «спешить» (0%; 0%; 0,4%); «быстротечно» (0%; 0%; 0,4%); «нехватка» (0%; 0%; 0,4%)).

Еще одной особенностью трансформации структуры концепта «время» является актуализация библейского контекста в реакциях современных носителей русского языка: «…после десятилетий полуофициального существования религии в конце 80-х гг. Россия переживает «религиозный бум», когда не только православие обретает свои «законные» права, но и другие конфессии, а также секты получают широкое поле деятельности [Вагнер 2006: 155]. В САС актуализируются реакции типа «вечность» (0%; 0%; 2,2%), «бесконечность» (0%; 0%; 0,6%), выражающие метафизический (вневременной) аспект мироосмысления. Религиозное понимание времени (линейное в своей основе, имеющее начало – «сотворение» и конец – «апокалипсис», за пределами которых времени нет, царит вечность [Откр., 10:6]) противопоставляется, с одной стороны, циклическому времени традиционной крестьянской культуры, для которой вечность не является чем-то выделенным из круговорота времени, с другой – советской идиологеме, отрицающей жизнь после смерти (в этом случае сема вечности также не может быть актуализирована, поскольку для нее просто нет места в материалистической картине мира).

Актуальность библейских аллюзий в САС также подтверждается при анализе категориальной цепочки, включающей ассоциации, представленные в виде неопределенной формы глаголов (однако основания выделения цепочки не грамматические, а семантические:в словаре Ожегова С.И., Шведовой Н.Ю. данное значение выражено под номером 7: «в знач. сказ., с неопр. Подходящий, удобный срок, благоприятный момент» [Ожегов, Шведова 2002: 103]). Рассмотрим следующие реакции: «жить» (0%; 0%; 1%), «спать» (0%; 0%; 0,8%), «пить» (0%; 0%; 0,4%), «спешить» (0%; 0%; 0,4%), «есть» (0%; 0%; 0,6%), «терять» (0%; 0%; 0,4%). Подобные реакции встречаются исключительно в САС, что позволяет предположить некий семантический сдвиг в содержании концепта «время», а точнее актуализацию формы библейских афоризмов книги Екклесиаста: «время разбрасывать камни, и время собирать камни…время искать, и время терять и т.д.» [Екклесиаст, 3:5-6] (кстати, реакция «собирать камни» также встречается только в САС и составляет 0,4%). В данном случае слово «время» в сочетании с вышеназванными неопределенными формами глаголов можно заменить словом «пора» или словосочетаниями «пришло время», «самое время», то есть с помощью обобщенного термина «время» обозначается некая отдельная единица, точка на временной оси, наиболее подходящая для совершения какого-либо действия (неоднозначной в этом случае является реакция «есть», поскольку может относиться к самому понятию времени, тогда как остальные ассоциации, безусловно, направлены вовне, на какое-либо внешнее действие). Анализируя семантическую особенность, представленную в САС, мы считаем необходимым оговорить возможность проявления ее в СЛ, а именно в реакциях «бежать» и «идти» (в случае, если названные действия относились к говорящему или слушающему). Однако, скорее всего, эти реакции называли особенность самого феномена времени (время бежит, время идет). Анализ культурологического контекста в данном случае позволяет говорить о некоей инерционности языкового сознания (в частности, в обыденном сознании новые признаки закрепляются, как правило, позднее, нежели проявляются в культуре): формула библейских цитат начинает активно использоваться в «перестроечных» лозунгах, в ассоциативном поле она фиксируется лишь в постперестроечный период.

Начиная с РАС мы можем отметить появление ряда реакций, связанных с программой «Время». Это реакции «программа» (0%; 3,9%; 1,77%), «телевизор» (0%; 2,9%; 0,4%), «новости» (0%; 0%; 0,8%). Хотя данная программа появилась более 30 лет назад, а следовательно, испытуемые в конце 70-х годов знали о ней, подобные реакции не получили своего выражения в СЛ. Очевидно, одной из причин можно считать отсутствие интереса со стороны молодежи к данной программе в советское время (опрос респондентов в возрасте 45-55 лет – тех, кто были студентами в 70-е гг. – выявил некоторые причины, по которым они не смотрели программу «Время»: малая доля информативности, высокий уровень идеологизированности, неадекватность представляемой информации реальным жизненным процессам и др.). Не следует забывать, в свою очередь, уже упоминавшуюся инерционность обыденного сознания.

Ассоциации, связанные с программой «Время», представлены и в РАС и в САС, однако в САС они менее актуальны. Возможно, это обусловлено увеличением количества новостных программ в современном информационном мире. Если в конце 80-х – начале 90-х годов были две основные программы новостей «Время» и «Вести», то сейчас можно увидеть помимо традиционных «Время» и «Вести» большое разнообразие новостных программ: «Новости», «Сегодня», «Вечерние новости», «ТВ-город», «Наши новости», «События» «Новости культуры» и т.д. Также есть возможность получить последние новости в течение дня, не отвлекаясь от повседневных дел, например, ежечасные новости на всех развлекательных радиоканалах.

Анализируя компонент «представление», нельзя оставить без внимания такие частотные реакции, как «деньги» (6%; 13,6%; 24,8%) и «часы» (4%; 4,85%; 11,4%). Что касается реакции «деньги», то мы видим значительное увеличение данной ассоциации в РАС (более чем в два раза) и далее в САС (также почти в два раза по сравнению с данными в РАС). Стереотипной для западной культуры формуле «время – деньги» в данном случае противостоит традиционное отношение русских к деньгам как к злу, поощряемое и развиваемое в советской идеологии: «Русское “нежадное” отношение к деньгам, “нестяжательство” в русском национальном характере (в менталитете “первого рода”) безжалостно эксплуатировалось советской властью и советской идеологией. На протяжении десятков лет излюбленным мотивом истории литературы и искусства, лит. критики, школьного преподавания было такое типическое противопоставление: “Власти денег противостоит чувство такой-то героини или таких-то героев (романа, драмы, кинофильма и т. д.)”. Это представление прямо отразилось на шкале реальных, далеко не литературных только, ценностей» [Степанов 1997: 665]. В современной России западные ценности, не встречая былых препятствий, легче проникают в культуру и закрепляются в обыденном сознании. Например, П. Емельянова пишет: «Очевидно, в этом индивидуалистическом мире материалистические ценности, а именно деньги, сформировались как ценность в истинном смысле слова [Емельянова 2001: 228].

Частотность реакции «часы» практически совпадает в СЛ и РАС, однако в САС резко возрастает. Можно предположить, что увеличивается значение временного параметра в современном обществе. Необходимость контролировать время (как мы уже отмечали выше, отсчитывая не только часы и минуты, но даже секунды), связанная опять же с общей интенсификацией жизненных процессов, очевидно, повышает роль часов (как средства для точного контроля над временем) в наши дни.

Подводя итоги, отметим, что среди всех компонентов концептуальной структуры наибольший процент реакций относится к «представлению». Далее в отношении самого компонента «представление» мы можем видеть увеличение образно-чувственных реакций в русском ассоциативном словаре и славянском ассоциативном словаре. В свою очередь, понятийный и эмоциональный компоненты более актуальны в СЛ. При анализе множества концептов с данных позиций, на наш взгляд, появляется возможность определить направление динамики способов хранения информации в сознании носителя языка (например, от понятийного к образному).

Учитывая ряд рассматриваемых выше ассоциаций, можно сделать вывод об ощущении испытуемыми в РАС начала чего-то нового, взрыва устоявшегося порядка, ускорения течения времени. Об этом позволяют говорить такие ассоциации, как «пришло», «не ждет», «вперед». В САС интенсификация жизненных процессов и связанное с этим ускорение течения времени выражаются в ощущении «нехватки» времени. При этом СЛ и САС противопоставляются РАС по направленности взгляда носителя языка относительно временной оси: первые направлены в прошлое, второй – в будущее.

Также мы отметили актуализацию в современном русском языковом сознании библейских афоризмов, что, на наш взгляд, связано с легитимизацией религии и преодолением безальтернативной атеистической идеологии.

И наконец, в ассоциативном поле РАС и САС закрепились реакции, связанные с появлением новой реалии в третьей трети 20 века – программы новостей «Время» (ассоциации «программа», «телевизор», «новости»).

Сравнивая отмеченные тенденции с историческими процессами (культурно-политической ситуацией), важно отметить, во-первых, высокую степень коррелятивности языковых и культурно-политических изменений, во-вторых, инерционность языкового сознания обыденного носителя языка, проявляющуюся в разрыве события в жизни общества и соответствующей ему ассоциации в сознании человека.

Литература

1. Вагнер Е.Н. Особенности национальной мифологии. Взгляд постмодернистов // Русский постмодернизм. Вести из Алтай-Виднянска: сб. статей / Под ред. В.В. Десятова. – Барнаул, 2006.

2.  Книга Екклесиаста // Ветхий завет.

3. Емельянова П. Русский менталитет глазами российской молодежи // Жизненные силы славянства на рубеже веков и мировоззрений. Барнаул, 2001. Ч. 1.

4. Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф. и др. Русский ассоциативный словарь. М., 1994. Книга 1.

5. Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф. и др. Русский ассоциативный словарь. М., 1996. Книга 3.

6. Клейн Л.С. Концепции времени в традиционной культуре // Время и календарь в традиционной культуре. С.-П., 1999.

7. Копочева В.В. Время в культуре и языке // Языковое бытие человека и этноса. М.; Барнаул, 2004. Вып. 8.

8. Лукашевич Е.В. Когнитивная семантика: эволюционно-прогностический аспект: Монография. М.; Барнаул, 2002.

9. Назаренко Ю.А. Время в контексте славянской традиционной культуры // Время и календарь в традиционной культуре. С.-П., 1999.

10. Новиков Л.А. Избранные труды. Проблемы языкового значения. М., 2001. Т. 1.

11. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 2002.

12. Откровение Иоанна Богослова // Новый завет.

13. Российская ментальность (материалы круглого стола) // Вопросы философии. 1994. №1.

14. Сергеева А.В. Русские: Стереотипы поведения, традиции, ментальность. М., 2004.

15. Славянский ассоциативный словарь: русский, белорусский, болгарский, украинский / Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова, Ю.Н. Караулов, Е.Ф. Тарасов. – М., 2004.

16. Словарь ассоциативных норм русского языка / Под ред. А.А. Леонтьева. М., 1977.

17. Советское общество сегодня: Вопросы и ответы. М., 1987.

18. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

19. Яковлева Е.С. Час в русской языковой картине времени // Вопросы языкознания. 1995. №6.