УДК 808.2

ББК 81.002.3

Павел Геннадьевич Корнеев

аспирант

г. Барнаул

Динамика структуры концепта «жизнь» в языковом сознании русских

Мы рассматриваем динамику структуры концепта «жизнь» в языковом сознании русских за последние три десятилетия на материале ассоциативных полей, различающихся по времени фиксации, и культурно-исторических исследований.

В качестве материала исследования были использованы ассоциативные словари, различающиеся по времени фиксации данных: «Словарь ассоциативных норм русского языка» под редакцией А.А. Леонтьева (1977, далее – СЛ), «Русский ассоциативный словарь» под редакцией Ю.Н. Караулова и др. (1994, далее – РАС) и «Славянский ассоциативный словарь» под редакцией Н.В. Уфимцевой и др. (2004, далее – САС). В данной статье мы отвлекаемся от проблемы идентификации национальных особенностей понимания и восприятия жизни и сосредоточиваемся на внутрикультурном описании динамики структуры концепта «жизнь» в языковом сознании русских за последние три десятилетия. 30 лет – недостаточный срок для коренных изменений концепта, однако анализ экспериментов, незначительно различающихся по времени фиксации, позволяет установить более четкую связь языковых изменений (прежде всего мы имеем в виду семантические трансформации) с изменениями в окружающей человека действительности.

Анализ структуры концепта включает в себя рассмотрение содержания трех основных компонентов: 1) понятия; 2) представления; 3) эмоции и оценки. В.А. Пищальникова и Е.В. Лукашевич выделяют в составе концепта помимо названных компонентов также «предметное содержание» и «индивидуальные ассоциации» [Лукашевич 2002]. Индивидуальные ассоциации мы не рассматриваем, поскольку в данном случае в поле нашего зрения включаются реакции начиная с 2; предметное содержание игнорируется нами, во-первых, по причине немногочисленности реакций, включаемых в данную группу, во-вторых, из-за неопределенности оснований выделения группы (принцип отнесения реакций к разряду «предметное содержание» на данный момент носит скорее грамматический, нежели семантический, по которому выделяются остальные компоненты, характер).

Рассмотрение концептуальной структуры по отдельным компонентам имеет свои преимущества, позволяя подчеркнуть преобладание тех или иных способов хранения и обработки информации в сознании носителя языка (либо понятийный, логический, вербализованный, либо наглядный, образно-чувственный, пространственно протяженный, либо эмоционально-оценочный, иррациональный, недифференцированный). Однако строгое пребывание в рамках какого-либо одного компонента не дает возможности видеть некоторые смысловые инновации, проявляющиеся одновременно в нескольких компонентах (по этой причине мы представляем наш анализ без обозначения разделов, соответствующих компонентам концептуальной структуры).

Приступая к анализу ассоциативных полей концепта «жизнь», прежде всего следует отметить актуальность антонимичной реакции «смерть», являющейся самой частотной во всех трех ассоциативных словарях. Являясь, по своей сути, контрадикторными антонимами[1], данные понятия часто мыслятся одно через другое (особенно это касается понятия смерти, осознаваемой как то, что будет после жизни: в словаре С.И. Ожегова первое значение слова смерть – «прекращение жизни» [Ожегов 1986: 638]). Шарль Балли, имея в виду  подобные языковые единицы, писал: «…в нашем сознании абстрактные понятия заложены парами, причем каждое из слов всегда так или иначе вызывает представление о другом» [Балли 1961: 139].

В контексте данной оппозиции продуктивно рассмотреть актуализацию в САС реакций, связанных с идеей вечной жизни: «вечность» (СЛ – 0,9%; РАС – 0,6%; САС – 1,5%, далее 0,9%; 0,6%; 1,5%), «вечная» (0%; 0%; 1,2%), «вечна» (0%; 0%; 0,5%). Мысль о вечной жизни всегда волновала умы писателей, философов, а также обыденных носителей языка. Но, между тем, это идея из области трансцендентального (религии, философии), неприемлемая в рамках материалистической концепции жизни. Поэтому, на наш взгляд, актуальность ее должна снижаться в периоды господства материалистической философии. В свое время Ф. Энгельс, рассуждая о диалектическом единстве жизни и смерти, пришел к выводу о невозможности вечной жизни: «Отрицание жизни по существу содержится в самой жизни, так что жизнь всегда мыслится в соотношении со своим необходимым результатом, заключающемся в ней постоянно в зародыше, – смертью. Диалектическое понимание жизни  именно к этому и сводится. Но кто однажды понял это, для того покончены всякие разговоры о бессмертии души» [Маркс, Энгельс 1961: 610]. В этом случае актуализация идеи вечной жизни в САС может быть связана с преодолением материалистических позиций советской идеологии. Однако в целом в СЛ интерес к вопросам бытия актуален.

В РАС мы можем наблюдать несколько иную картину мира, в рамках которой происходит смещение акцентов: от метафизического осмысления жизни после смерти (ср. также уменьшение в РАС количества антонимичных реакций «смерть») к описанию жизни в стереотипных образах: «дорога» (0,9%; 1,1%; 1,5%), «поле» (0%; 0,7%; 0%), «река» (0%; 0,7%; 0%) и т. д. В поисках устойчивости в «подвешенном состоянии», в стремлении преодолеть неопределенность своего времени, испытуемый в РАС обращается к устойчивым формулам, культурно-историческим феноменам. Именно для РАС характерно большое количество культурных отсылок: «Клима Самгина» (0%; 0,6%; 0%), «Мопассан» (0%; 0,4%; 0%), «жестянка» (0%; 2,2%; 0,5%), «прожить, не поле перейти» (0%; 1,3%; 0%) и др.

В САС, наряду с традиционным образным сочетанием «жизнь – дорога», встречающемся во всех трех словарях, мы можем отметить проявление не менее устойчивого для современной культуры сочетания «жизнь – путь». В основу распространения данного сочетания можно положить два источника: первый – библейский текст (идея вечной жизни также может быть осмыслена как библейская аллюзия), второй – восточная философия (путь воина и др.). Интерес и к тому, и к другому растет в постсоветской России, отчасти в качестве альтернативного варианта рассмотрения происхождения человека (например, реакция «дар»).

Большую часть эмоционально-оценочного компонента составляют реакции, выражающие качественную оценку феномена жизни как процесса, наполненного определенным эмоционально значимым содержанием (говоря словами Л.О. Чернейко, Хо Сон Тэ, «абстрактная сущность жизнь “материализуется” через описание психо-физиологического состояния человека [Чернейко, Хо Сон Тэ 2001: 56]). Например, реакции «трудная» (4,1%; 0,6%; 0,5%), «трудно» (1,8%; 0%; 0%), «трудна» (0%; 0%; 0,3%), а также «труд» (0,9%; 0%; 0%;) и «трудности» (0%; 0%; 0,5%). Практически неактуальная в РАС и САС (сравните: в РАС испытуемые предпочитают ассоциацию «тяжелая» (0%; 2,2% 0%)) идея труда в жизни человека является очень значимой для респондентов в СЛ. В поисках ответа мы вновь обращаемся к идеологически обусловленным стереотипам советского человека. В «Сочинениях» классиков марксизма-ленинизма труд объявляется базовым условием выделения человека из мира животных: труд – «первое основное условие всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека» [Маркс, Энгельс 1961: 486]. При описании современного сознания человека исследователи отмечают иную тенденцию. Например, А.В. Сергеева пишет: «Парадоксально, но факт, что из числа самых важных ценностей россиян ушло слово “труд”. Коммунистическая идеология очень активно опиралась на это понятие, особенно при описании картин светлого будущего. Потребность в труде в доперестроечной России объявлялась высшей потребностью человека. <…> Сегодня труд потерял былую идеологическую нагрузку, перестал “быть на слуху” и занял достаточно низкое место в системе жизненных ценностей россиян» [Сергеева 2004: 231].

Вместо этого в САС актуализируется другая реакция (не представленная в СЛ) – «радость». «Внутренняя форма концепта “Радость”, – пишет Ю.С. Степанов, – по данным этимологии, в русском языке такова (описание применительно к субъекту “я”): “Ощущение внутреннего комфорта, удовольствия бытия, возникшее в ответ на осознание (или просто ощущения) гармонии меня со средой, “заботы” кого-то обо мне (это причина; причина здесь может быть и “неведомой”), и сопровождающееся моей готовностью проявить такую же заботу в отношении к другому (это мотив, цель, как и причина, цель и ее объект – “другой, другое” могут быть также “неведомыми”, лингвист сказал бы “референтно неопределенными”, – “другое” здесь, по отношению к которому я проявляю готовность, – это сама жизнь)”» [Степанов 1997: 312]. Если учесть, что в ассоциативном поле САС эмоционально-оценочный компонент представлен, в основном, положительными реакциями, такими как «хорошая» (2,8%; 0%; 1,5%), «хороша» (0,9%; 3%; 1,7%), «счастье» (2,3%; 0,6%; 2%), «счастливая» (0%; 0,7%; 0,8%), «прекрасна» (0%; 5,6%; 4,2%), «радость» (0%; 0,6%; 2,5%) и др. (чего нельзя сказать по отношению к ассоциативному полю СЛ, включающему также большое количество отрицательных реакций: «трудная» (4,1%; 0,6%; 0,5%), «нелегкая» (1,4%; 0,4%; 0%), «плохая» (1,4%; 0%; 0,5%), «тяжело» (1,4%; 0%; 0%) и т. д.), то можно говорить о более позитивном отношении к жизни у современного россиянина.

В качестве одной из причин этого можно предположить развитие концепции «жизнь-игра» (реакция «игра» проявляется в ассоциативном поле САС и составляет 1,5%). А. Вежбицкая выделяет следующие компоненты понятия «игра» (по мнению И.Д. Гажевой, это характеристики т.н. «взрослой игры» [Гажева 2000: 74]): 1) человеческая деятельность (животные могут играть, но не могут играть в игры); 2) длительность (игра не может быть мгновенной); 3) назначение: удовольствие; 4) выключенность из реальности (участники воображают, что они находятся в мире, отделенном от реального; 5) четко определенная цель (участники знают, чего они хотят достичь); 6) четко определенные правила (участники знают, что можно и чего нельзя делать); 7) непредсказуемый ход событий (никто не знает точно, что именно произойдет) [Вежбицкая 1997: 213]. Таким образом, отношение к жизни как к игре предполагает, во-первых, направленность на получение удовольствия (сравните: в СЛ жизнь – это «труд»: «мотив работы и труда – всегда польза для людей. В этом отношении они противопоставлены…тому, что делается ради удовольствия – развлечению, игре и т. п.» [НОССРЯ 1997: 308], во-вторых, повышенную виртуальность бытия современного человека (это поддерживается также развитием информационных технологий), что позволяет с большей легкостью конструировать собственный «счастливый» мир идеалов, отвлекающий от реальных жизненных проблем. При этом человек естественным образом больше концентрируется на собственных ощущениях, своем внутреннем мире.

В качестве крайних точек, отражающих динамические процессы в сознании носителей русского языка, можно рассмотреть пару «прожить» (2,8%; 1,7%; 0,5%) – «миг» (0%; 0%; 0,7%). Если в СЛ достаточно характерной является реакция «прожить» (акценты: во-первых, на внешнем мире и общественном мнении (советский стереотип «прожить жизнь достойно» прежде всего связан с общественной детерминацией бытия человека в СССР), во-вторых, на продолжительности (устойчивое выражение «жизнь прожить – не поле перейти» актуализирует, с одной стороны, мотив жизненных трудностей, с другой – длительность жизни, включающей множество событий), в-третьих, на результате (оценивается жизнь в целом, как некий результат сложения всех событий). В САС появляется реакция «миг». По словам Е.С. Яковлевой, «элементарный миг схватывается непосредственным восприятием и эпитеты отражают эти первичные ощущения мига (вкусовые, звуковые, тактильные) <…> Миг может выступать как синоним быстротекущей жизни в ее непосредственном ощущении» [Яковлева 2004: 65]. Таким образом, модель «жизнь – миг» задает иную интерпретацию событий: с точки зрения личных непосредственных ощущений. Соответственно, делаются акценты на: 1) на индивидуальности переживания (жизнь кажется мигом именно мне, а не другому); 2) на стремительности течения жизни, неуловимости хода времени; 3) на процессе («жизнь – миг» – это непосредственное ощущение, а не результат осмысления).

В плане языковой формы также можно уловить некоторые изменения. Вполне стереотипная в современном языковом сознании реакция «прекрасна» не встречается, однако, в СЛ (в РАС – 5,6%; в САС – 4,2%). В СЛ достаточно частотной является полная форма прилагательного – «прекрасная» (СЛ – 1,8%; РАС – 0,7%, САС – 0%). Данную особенность можно отметить при анализе и других реакций. Так, например, ассоциации «трудна» (0%; 0%; 0,3%), «коротка» (0%; 2,4%; 2,9%), «хороша» (0,9%; 3%; 1,77%), «быстротечна» (0%; 0%; 0,5%) практически неактуальны для испытуемых в СЛ (за исключением реакции «хороша»). И как бы вследствие этого полные формы данных прилагательных в СЛ представлены шире, чем в других словарях: «трудная» (4,1%; 0,56%; 0,5%), «короткая» (2,8%; 2,2%; 2%), хорошая (2,8%; 0%; 1,5%). Также мы можем отметить актуальность в СЛ наречной формы большинства рассматриваемых нами эмоционально-оценочных реакций. Например, следующие ассоциации: «трудно» (1,8%; 0%; 0%), «хорошо» (1,8%; 1,1%; 0,7%), тяжело (1,4%; 0%; 0%). В РАС данная форма реакций менее выражена: «прекрасно» (0%; 0,6%; 0%), «долго» (0%; 0,6; 0%). В САС практически неактуальна. Таким образом, в плане формы мы видим определенное движение: от наречий и полных прилагательных (наиболее актуальных в СЛ) к кратким прилагательным (форме, предпочитаемой испытуемыми в РАС и САС). Авторы «Русской грамматики» различают краткие и полные формы прилагательных по отношению к временному параметру: «по значению краткие формы отличаются от полных форм: они обозначают признак как качественное состояние, т.е. такой, который может быть приурочен к определенному времени. Поэтому тогда, когда речь идет о непостоянном признаке, в сказуемом предпочитается употребление краткой формы…» [РГ 1980: 557]. Актуализация краткой формы прилагательных в ассоциациях современных носителей языка, таким образом, на формальном уровне подтверждает сосредоточенность современного человека на непосредственном ощущении жизни. Когда мы говорим жизнь «прекрасная», «хорошая», «короткая», мы тем самым описываем жизнь вообще; слова же «прекрасна», «хороша», «коротка», скорее всего, будут относиться к нашей собственной жизни, при этом чаще всего будет подразумеваться определенный временной промежуток (ряд событий), связанный с моментом, в который произносятся данные слова (например, «жизнь хороша, когда пьешь не спеша»).

Попробуем обобщить полученные результаты. Можно отметить коррелятивность ассоциативных полей в СЛ и САС и противопоставленность их реакциям в РАС. Однако ассоциативное поле САС – это не возвращение языкового сознания после «перестроечного всплеска» к доперестроечному состоянию. Их корреляция говорит, скорее, об универсальности определенного языкового механизма. При этом, анализируя динамические процессы, происходящие на протяжении последних тридцати лет, мы можем предположить некоторые направления изменений. Так, при значительном сходстве эмоционально-оценочных реакций в САС наблюдается в целом более позитивное отношение к жизни, нежели в СЛ. Более того, в сознании современного носителя языка превалирует установка на получение удовольствия от жизни, а не реализацию каких-либо обязательств перед обществом и жизнью в целом (к этой установке, как мы могли видеть, ближе испытуемые в СЛ).

Актуализация формулы «жизнь – путь», а также появление реакций «вечная», «вечна» в САС отсылает к религиозным (христианским, буддийским) идеям: «После десятилетий полуофициального существования религии в конце 80-х гг. Россия переживает «религиозный бум», когда не только православие обретает свои «законные» права, но и другие конфессии, а также секты получают широкое поле деятельности [Вагнер 2006: 155].

Интенсификация жизненных процессов и постмодернистская формула «жизнь – игра» (что также можно рассматривать в контексте информационного потока, хлынувшего в Россию с началом перестройки) находят свое отражение в ассоциативном поле САС.

В плане формы языковых единиц мы можем наблюдать движение от наречий и полных прилагательных, предпочитаемых испытуемыми в СЛ, к кратким прилагательным в РАС и САС, что свидетельствует об усилении личностного начала, фиксирующего непосредственные переживания, ощущения жизни.

Что касается компонентов концептуальной структуры, здесь важно отметить преобладание понятийного и эмоционально-оценочного компонентов в СЛ и компонента «представление» в РАС и САС.

Литература

1. Балли, Ш. Французская стилистика. – М., 1961.
2. Вагнер, Е.Н. Особенности национальной мифологии. Взгляд постмодернистов / Е.Н. Вагнер // Русский постмодернизм. Вести из Алтай-Виднянска: сб. статей / под ред. В.В. Десятова. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2006. – 256 с.
3. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание / А. Вежбицкая. – М.: Рус. словари, 1997. – 411 с.
4. Гажева И.Д. Опыт концептуального анализа имени игра / И.Д. Гажева // Филологические науки. – 2000. – №4. – С. 73-81
5. Русский ассоциативный словарь / Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф. и др. – М., 1994. – Книга 1.
6. Лукашевич Е.В. Когнитивная семантика: эволюционно-прогностический аспект: Монография. – М.; Барнаул, 2002.
7. Маркс К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. – 2-е изд. – М.: Госполитиздат, 1961. –Т.20.– 826 с.
8. Новиков Л.А. Избранные труды: в 2 т. / Л.А. Новиков. – М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 2001. – Т.1: Проблемы языкового значения: научное издание. – 2001. – 672 с.
9. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Ю.Д. Апресян [и др.]. – 2-е изд., испр. – М.: Языки рус. культуры. – Вып. 1. – 1999. – 511 с.
10. Ожегов, С.И. Словарь русского языка: ок. 57000слов / С.И. Ожегов – 18 изд., стер. – М.: Рус. яз., 1986.– 795 с.
11. Ожегов, С.И Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова – 4-е изд., доп. – М.: Азбуковник, 2003.– 939 с.
12. Русская грамматика: в 2 т. – М.: Наука, 1980. – Т. 2: Синтаксис. – 1980. – 709 с.
13. Сергеева А.В. Русские: стереотипы поведения, традиции, ментальность / А.В. Сергеева. – 2-е изд., испр. – М.: Флинта: Наука, 2004. – 314 с.
14. Славянский ассоциативный словарь: русский, белорусский, болгарский, украинский / Н.В. Уфимцева [и др.]. – М.: Б.И.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. – 791 с.
15. Словарь ассоциативных норм русского языка / под ред. А.А. Леонтьева. – М., 1977.
16. Степанов, Ю.С. Константы. Словарь русской культуры: опыт исследования. – М.: Языки рус. культуры, 1997.– 824 с.
17. Чернейко, Л.О. Концепты жизнь и смерть как фрагменты русской языковой картины мира / Л.О. Чернейко, Хо Сон Тэ // Филологические науки. – 2001. – №5. – С. 50-59
18. Яковлева Е.С. Час в русской языковой картине времени / Е.С. Яковлева // Вопросы языкознания. – 1995. – №6. – С. 54-76

Корнеев Павел Геннадьевич, Алтайский край, г. Барнаул, ул. Молодежная д. 16, кв. 72, ikimast@yandex.ru, аспирант кафедры языка массовых коммуникаций и редактирования Алтайского государственного университета.

[1] Хотя, как отмечает Л.А. Новиков, ссылаясь на О. Духачека, в данном случае антонимия обусловлена «фактором прагматического характера», поскольку «реальным, действительным антонимом слова смерть как обозначения момента, которым оканчивается жизнь, является не жизнь (vie), а рождение (naissance)» [Новиков 2001, с. 98]